"Письма без марок" |
|
Информацию о данной книге можно найти в разделе "Статьи","Звезда экрана поднимала бойцов в атаку". Песню свою отправляя в полет ,— помните ! О тех, кто уже никогда не споет,— помните! — Д я-день-ка! Дяденька! Жаркий ветер подхватывал это слово и уносил > к горизонту, над которым курился горячий воздух Не дожидаясь ответа, она, прижав к груди букетик растрепанных полевых васильков, затараторила : — А я вас, дядя, знаю. Вы в газете работаете. Верно? А в хутор приезжали, чтоб про уборку написать? Да? Я вас видела — вы с нашим председателем на поля ездили. Я улыбнулся. — Вы только не подумайте, будто я испугалась и поэтому вас звала. Просто одной идти скучно, — смущенно сказала девочка, выкапывая носком тапочки на дороге ямку. И мы пошли вместе. Девочка впереди, я позади. По пути я узнал от своей спутницы, что ее четвертый «Б» помогает на колхозной ферме выращивать птицу — каждый пионер их отряда шефствует над сотней недавно вылупившихся цыплят, что с быстро подрастающими цыплятами ребятам вечная морока: то убегут куда-нибудь, то на ферму их не загонишь. Узнал я и что в четвертом «Б» учится некий Степка Ерофеев, который чуть не остался на второй год, и сейчас всем звеном его «вытягивают» по арифметике и русскому языку, но Степка ужасно ленивый и вечно отлынивает от домашних занятий. Вокруг, куда ни глянь, простиралась иссушенная ветрами степь. Воздух был наполнен зноем. Низко над землей плавали разморенные жарой ленивые орлы. Пройдя лощиной, мы поднялись на холм, и неожиданно впереди вырос зеленый островок: собравшись в кружок, в небо засматривалось семейство диких яблонь. Завидев яблони, девочка припустилась бежать. А добежав до окружавшего яблони забора из мелкого штакетника, остановилась и, прикрыв от солнца ладошкой глаза, оглянулась в мою сторону, точно хотела сказать: «Ну чего вы такой нескорый?» Я догнал девочку и вошел в тень яблонь, где стоял гранитный обелиск, а вокруг него, точно молчаливые солдаты, застыли на часах неколышимые ветром молодые деревца. На обелиске были высечены слова: «Вечная слава героям, павшим в боях за свободу и независимость нашей Родины в годы Великой Отечественной войны». Памятник погибшим... Сколько их я встречал на волгоградской земле! В городе и на курганах за Волгоградом, в степи у Волги и на берегу молодого Цимлянского моря. То строгие, высеченные из камня и мрамора, то совсем скромные — металлические и деревянные. Рядом с обелиском стоял небольшой ромб из речного песчаника, с каменной звездой на вершине. Несколько минут, не замечая моего присутствия, девочка молча стояла у могилы, Затем бережно положила к подножию свой нехитрый букетик васильков. — Жаркое нынче лето... — сокрушенно вздохнула девочка. — Увянут быстро цветы, жалко... Помолчала и добавила: — А на следующей неделе сюда уже из пятого «А» придут. У нас в школе такое правило — по очереди за могилой ухаживаем.
— Кто здесь похоронен? — спросил я. Девочка удивленно посмотрела на меня. — Неужели не узнали? Только сейчас я увидел на памятнике небольшой овальный портрет с удивительно знакомым лицом. Словно я уже где-то видел эту девушку с внимательными и грустными глазами. — Так это же Гуля! — сказала девочка. И я вспомнил. Пятнадцать лет назад... Школьная библиотека... Как и все мои ровесники — мальчишки военных лет, я любил читать лишь книги про войну. И когда старушка библиотекарша посоветовала взять книгу, на обложке которой был снимок девочки с красным галстуком, я обиделся: «К чему мне девчачья книга!» Я уже хотел было отказаться, но тут прочел на обложке название — «Четвертая высота». «Наверное, про войну. Высоты ведь бывают лишь на фронте!» — подумал я и не ошибся, потому что книга была о солдате-герое Гуле Королевой. И вот спустя пятнадцать лет я стою у ее могилы и вспоминаю страницы из повести Елены Ильиной. Вспоминаю, как двенадцатилетняя русоволосая, Гуля участвовала в съемках фильма «Дочь партизана» и взяла на коне препятствие, барьер,— первую свою высоту... Вспоминаю победу Гули над самой собой — историю о том, как она сдала экзамен по «ненавистной» ей географии — вторую высоту; прыжок Гули с вышки плавательного бассейна — третью высоту... Память сохранила многое из давным-давно прочитанной книги. Я лишь позабыл, что Гуля Королева погибла здесь, под Волгоградом, в Иловлинском районе, неподалеку от степного хутора Паньшино... Вернувшись в Волгоград, я первым делом зашел в библиотеку, чтобы вновь перечитать любимую книгу моего детства. — Ни одного экземпляра «Четвертой высоты» сейчас у нас нет, — опечалила меня библиотекарша. — Все на руках. В тот же день под вечер на лестничной площадке я встретился со своим соседом, пятиклассником Володей Ряшиным. Он, видимо, только что вернулся из школы: под мышкой у Володи был разбухший от книг портфель, а пальцы рук перемазаны фиолетовыми чернилами. Я начал листать книгу, как вдруг из нее выпал конверт. — Это Владимир Данилович нам написал, — объяснил Володя. — Мы ему сообщили, что сбор готовим, а он в ответ Гулины фотографии прислал. И еще песню, которую бойцы на фронте про Гулю сложили. — Какой Владимир Данилович? — Гулин отец, Королев Владимир Данилович. Знаете, с каким трудом мы его адрес разыскали? Вначале в Москву в городское адресное бюро написали. А нам отвечают, что в Москве проживают сто тридцать два Королева — надо обязательно знать имя и отчество. Тогда мы в Дом детской книги запрос послали. Там его адрес знают — быстро ответили и еще сообщили, что можно было писать и без адреса. Просто «Москва, Королеву, отцу Гули» — и все. Так, оказывается, многие ему пишут, и все письма доходят. В тот вечер я узнал много интересного от своего соседа. Узнал, что имя Гули Королевой присвоено многим пионерским отрядам и дружинам Советского Союза, Чехословакии, Польши, Румынии и других стран народной демократии. Узнал, что Гулиному сыну Саше Ежику уже исполнилось 22 года. Живет он с бабушкой в Киеве, работает, на заводе и учится в институте на заочном отделении. Узнал, что мальчишки и девчонки, те, что. родились в послевоенные мирные годы, так же зачитываются книгой «Четвертая высота», как и пионеры моего поколения, и так же любят Гулю. — А вот и песня про Гулю, — сказал Володя и прочитал мне стихи, которые в дни войны сочинили Гулины товарищи-однополчане.
Так споем же, как, бывало, Враг сжимал нас все плотнее, Вот она в степи открытой Дни промчатся огневые, Мы опять к боям готовы,
Я слушал Володю, а сам тем временем думал: «Кто знает, может быть, отцу Гули известно многое из того, что не рассказано в повести о его дочери. Ведь прислал же он волгоградским пионерам песню военных лет». И когда вернулся домой, сразу же сел писать письмо Владимиру Даниловичу Королеву. Прошла неделя, и однажды вместе со свежими газетами и последними номерами журналов я получил синий конверт.
«Я был очень рад узнать, что школьники хутора Паншино продолжают хранить память о моей дочери, что на могиле Гули постоянно лежат живые цветы, — так начиналось письмо Владимира Даниловича Королева. — Мне трудно что-либо добавить к повести Елены Яковлевны Ильиной, книге серьезной, обстоятельной, — ведь в ее создании принимал участие и я, рассказав Елене Яковлевне все, что знаю о Гуле. Может быть, Вас и пионеров Вашего героического города заинтересуют письма Гули? Они присланы мне дочерью со Сталинградского фронта в 1942 году...» * ** Письма... Написанные карандашом, реже — чернилами на листках из школьных тетрадей, блокнотов. Письма, написанные в перерывах между боями в землянке, блиндаже, медсанбате и просто под открытым небом, в окопе. Торопливый, еще по-детски неустойчивый почерк. На конвертах нет почтовых марок. Вместо них надпись — «Военное» и строгий почтовый штемпель «Полевая почта». Неизменный обратный адрес — «Действующая армия. Полевая почта 1682, Королевой М. В.». Письма в конвертах и письма-треугольники, почтовые открытки и простые листки без конвертов, которые Гуля при возможности передавала через друзей отцу, лежали передо мной. Много писем... И среди фронтовых каким-то чудом сохранилось несколько писем, присланных Гулей отцу еще до войны из Киева и пионерского лагеря «Артек»...
о солнечном свете, это песня о солнце в груди.
ТОВАРИЩИ ПОДШЕФНЫЕ Впереди шел староста кружка юннатов. Позади — Гуля. И хотя старосте Гене, как и Гуле, было тоже двенадцать и учился он в пятом классе, мальчишка держался так важно, словно давным-давно работает в зоопарке и старше новенькой в их кружке девочки по крайней мере лет на десять. Проходя мимо клеток со зверями, Гена лишь мельком бросал взгляд и деловито объяснял:
— Индийский варан. Длина — два метра, питается крольчатиной... Белые медведи. Рацион — пять килограммов мяса в сутки... Страус. Привезен из Африки... Слоны индийские. Питаются сеном, овощами, фруктами... Гуля не выдержала. — А ты чем питаешься? — Я? — Гена оглянулся и удивленно посмотрел на Гулю. — Да, ты. Пломбиром питаешься? И не дождавшись ответа, Гуля подбежала к скучающей у ларька продавщице мороженого и вернулась назад с двумя эскимо. Гуля протянула смутившемуся и сразу потерявшему всю свою солидность старосте мороженое. — Скоро участок молодняка? — У самого входа в зоопарк, — ответил Гена. — А куда же мы идем? — удивилась Гуля. — Вход-то мы давно прошли! Гена лизнул эскимо и, не глядя на Гулю, смущенно сознался: — Это я нарочно... Чтоб тебе вначале все-все показать. — А-а!.. — протянула Гуля. — Тогда спасибо. Но знаешь что? Пошли лучше к молодняку. А зоопарк ты мне позже покажешь. Ладно? — Ладно, — согласился Гена и одному ему .известными тропинками повел Гулю назад к входу в зоопарк, где находилась большая клетка-вольер, в которой жили маленькие медвежата, недавно народившийся и очень похожий на обыкновенную собачонку волчонок да еще трое тигрят. — Вот, — сказал он, остановившись у клетки. — Эти медвежата будут твоими подшефными. Только смотри, клетку открытой не оставляй. И медвежатам конфет не таскай. А то расти не будут. А может, ты боишься одна в клетку заходить? Тогда давай вместе. — Нет, нет, я сама! — запротестовала Гуля. Гека недоверчиво покачал головой. — Бывает, что в первый раз и трусят. Особенно девчонки. Недавно одна так перепугалась, что выбежала из клетки, а затворить ее позабыла. Ну, волчонок и удрал. И прямым ходом к павлинам. Прибежали мы, а он уже одного загрыз. Гена пошел было от вольера к аллее, но остановился и вернулся. — Это тебе. На память. Гена протянул Гуле длинное павлинье перо. — Спасибо, Килька, — поблагодарила Гуля. — Откуда ты знаешь? Меня только в кружке так дразнят — удивился Гена. — Я теперь многое знаю, — хитро улыбнулась Гуля. — Даже то, что слоны едят овощи, фрукты и сено. И, подмигнув Гене Кильке, подошла к низкой дверце клетки. Не успела Гуля переступить порог вольера, как к ее ногам подкатились два бурых мохнатых шара. Один из них заурчал, а второй, недолго думая, лизнул шершавым языком ногу Гули. — Признали! Давайте, друзья-подшефные, знакомиться: кто из вас Гришка, а кто Мишка? Медвежата посмотрели на Гулю своими черными глазками-бусинками и в два голоса громко заурчали. «20 июня 1935 года. 12 часов 30 минут. Первый день наблюдения над медвежатами...» — записала Гуля в тетрадке-дневнике и снова посмот Спустя неделю в дневнике уже было много различных записей. На одном из листков дневника было написано и письмо отцу в Москву. «Дорогой папочка! Пишу грязно, потому что с фокусом: не железным, обыкновенным пером, а павлиньим. Его мне подарили в зоопарке. Там из клетки удрал ручной волчонок и загрыз павлина. В кружок юннатов нашего зоопарка я хожу часто. У меня там двое подшефных медвежат. Я веду дневник, наблюдаю за ними. В зоопарке меня уже знают почти все животные — и львы и обезьяны. Но особенно любят меня мои медвежата. Когда я подхожу к клетке, они всегда радуются и стараются меня лизнуть...» К этому же письму Гуля приложила несколько рисунков зверей. На одном был нарисован тигр. Правда, он получился не рыжим, а коричневым. Но тут уж Гуля была не виновата: у нее кончилась желтая краска, и поэтому пришлось дорисо-вывать тигра коричневой... НА СЪЕМКАХ ФИЛЬМОВ Такого конверта не продают на почте. На конверте крупно напечатано: «Одесская комсомольская кинофабрика». «Собираюсь сниматься в кинокартине, которая называется «Дочь партизана», — спешила Гуля поделиться радостью с отцом. — Пока приходится трудно. Оказывается, надо уметь ездить на коне. Поэтому учусь не выпадать из седла, ездить шагом и галопом. Недавно впервые взяла препятствие — барьер и, честно признаюсь, немножко испугалась. Числа 16-го мы уезжаем на съемку в деревню. Со мной поедет и мама, я очень довольна. Пока же купаюсь на море, загораю. А пока до свидания. Солнце шлет тебе привет. Целую. Твоя Гул я». Фильм «Дочь партизана» был второй кинокартиной, в которой снималась Гуля Королева. Первый фильм — комедия «Бабы рязанские» — вышел на экраны нашей страны в 1928 году и был неозвученным, немым. В нем пятилетняя Гуля играла небольшую роль крестьянской девочки, которая должна была сообщить сестре о приходе в дом нелюбимого и ненавистного человека. Когда же незваный гость пришел в избу, девочка спряталась под стол и недружелюбно, сурово нахмурив брови, смотрела оттуда на него. И вот спустя семь лет Гуля уже исполняла в новом фильме главную роль: бесстрашную Василинку — дочь партизана. На съемках этой картины Гуля и взяла на коне по кличке Сивко первую в своей жизни высоту — барьер. Съемки продолжались все лето, а осенью фильм «Дочь партизана» вышел на экраны. Многие смотрели картину по нескольку раз — так понравилась она зрителям, так полюбили все бесстрашную Василинку. А в то время, когда «Дочь партизана» демонстрировалась в кинотеатрах, Гуля уже снималась в новой картине. Первому она спешила сообщить об этом отцу. Новое письмо дочери пришло к нему в конверте, на котором стоял штамп Киевской киностудии художественных фильмов. «Дорогой папочка! Большое спасибо за краски и альбом! Посылаю тебе вырезанные из газет статьи о «Дочери партизана». Там, как увидишь, очень меня хвалят. Сейчас я снимаюсь в картине режиссера Лукова «Я люблю» в роли Варьки. Работается ничего, особенно меня поразило на студии ртутное освещение. Такого не было в Одессе. Киевская кинофабрика очень большая, куда больше Одесской. В киногруппе я окружена любовью. Особенно хорошо ко мне относится директор картины. В этом фильме я буду играть лучше, чем в «Дочери партизана», которая идет с большим успехом. Повсюду в городе и у кинотеатров висят огромные афиши, где я на своем Сизко». Трудно было удержаться юной киноактрисе, чтобы не похвастаться перед отцом своими успехами, восторженными газетными рецензиями, письмами зрителей, которые каждый день приносил домой почтальон. Ведь актрисе было всего 12 лет. Отец понял это, но в своем ответном письме все же сделал Гуле замечание, советуя ей не зазнаваться и не очень-то хвастаться: ведь зрители и критики признали фильм удачным не оттого, что в нем снималась Гуля, а потому, что режиссер, оператор, художник, композитор и все остальные актеры создали правдивое, интересное произведение киноискусства. Не легко было Гуле читать такое письмо. Но она нашла в себе мужество признаться, что на самом деле чуточку зазналась. «Дорогой папуленька! Пожалуйста, не думай, что я зазналась. Больше не буду: дала сама себе крепкое честное слово. Что теперь я не зазнайка, можешь даже у мамы спросить или у кого хочешь в Одессе. Я знаю, что играла плохо — могла играть куда лучше. Но разве я виновата, что за это меня чествуют? Ты просишь, чтобы я написала тебе, как я занимаюсь в школе и подгоняю то, что пропустила из-за съемок. Так вот: утром к 10 часам тороплюсь к немке, потом бегу в школу, а затем — домой. Обедаю и снова иду к учительнице, с которой занимаюсь уже по всем предметам. Ты, наверное, будешь сердиться, что занятия я кончаю поздно вечером, но другого выхода у меня нет: или заниматься сейчас помногу, или оставаться в классе на второй год. Мне думается, что лучше выбрать первое, лучше сейчас побольше позаниматься, но зато перейти в следующий класс». Но не отставать в учебе от одноклассников было трудно: работа над новым фильмом продолжалась на студии часто до глубокой ночи. После окончания съемок в павильонах киногруппа выехала «на натуру» — на шахты Донбасса. И Гуле снова пришлось "надолго прервать свои школьные занятия. «30 июля 1935 года Папа! . Ага, а я лазила в шахту! Когда я сказала помощнику режиссера, что хочу в шахту, то он чуть не умер от страха. И начал просить постановщика не брать меня с собой. А Луков все же взял! Когда мы вылезли из шахты, то нам сказали, что эта шах-та самая опасная во всем районе. Тогда Луков спрашивает рабочего, который спускает и поднимает груз в лифте: «Вы часто бьете двенадцать раз в колокол?» (12 раз бьют в колокол, когда везут покалеченных в забое шахтеров.) А рабочий отвечает: «Прежде, до революции, на каждой смене били». А смен-то было четыре. Во-о-о!.. Опять немножечко прихвастнула, что я у тебя страшно храбрая. Но, честное слово, это вышло совсем случайно...» Рассказав о своем спуске в шахту, Гуля не поведала отцу о том, как в тот же день у террикона у нее прошла ответственная и трудная съемка. Фильм «Я люблю» снимался по мотивам известного романа писателя Авдеенко. Фильм рассказывал о предреволюционных годах жизни шахтеров, об их работе на. старых, плохо оборудованных шахтах. Тяжелый, изнуряющий труд толкал шахтеров в кабаки, где они старались забыться в хмельном угаре. Гуля исполняла в фильме роль девочки Вари, внучки старого шахтера, погибшего при обвале шахты. После похорон деда по дороге с кладбища отец Вари завернул в кабак. Варя же осталась дожидаться его на улице. И когда еле стоящий на непослушных ногах отец наконец-то вышел из кабака, Варя позвала его домой. Отец посмотрел на Варю пьяными, ничего не понимающими глазами и замахнулся на дочь... Несколько раз отрепетировав этот эпизод, режиссер наконец-то дал сигнал оператору: — Внимание! Мотор! Тихо застрекотала кинокамера. Но только исполнявший роль отца Вари, актер произнес первую фразу, режиссер недовольно поморщился и махнул рукой: — Стоп! Кинокамера умолкла. — Никуда не годится! — сказал режиссер. — Никто не поверит, что вы пьяный. Давайте сначала. И снова заработал съемочный аппарат, снова вышел из кабака отец, снова подошел он к дочери... Но режиссер вновь приостановил съемку. На этот раз виновата была уже Гуля: она не смогла изобразить неподдельный страх ее Варьки перед тяжелым кулаком отца. А тут еще некстати солнце на небе спряталось за тучку, и оператор стал ждать, когда оно появится снова. Съемки затянулись до вечера. Лишь когда этот небольшой эпизод был снят одиннадцать раз, лишь после одиннадцатого кинодубля режиссер довольно сказал: — Вот теперь почти то, что нужно! Затем помолчал, задумался, посмотрел на уставших актеров и виновато попросил: — Давайте снимем еще. Чтобы уже было совсем хорошо... — Королева! Скоро ты там? — позвали за окном веранды. — Сейчас! — ответила Гуля, и карандаш торопливо забегал по листку тетради. «2 августа 1936 года Дорогой папочка! Извини меня, пожалуйста, что я тебе так долго не писала. Но здесь столько нового и захватывающего, что просто не знаю, на что смотреть, за что браться...» — Гу-ля! — снова послышалось за окном, но, закусив губу, Гуля продолжала писать: «...В нашем Артеке все очень интересно. Прямо за окнами нашей палаты — море, а чуть поближе громадная, очень похожая на медведя гора, которая зовется Аю-Даг, что значит Медведь-Гора. В нашем Нижнем лагере двести пионеров. Это не считая вожатых. Многих ты, наверное, знаешь. О них писали в газетах. Например, орденоносец, Барасби Хамгоков. Он приехал в Артек из Кабарды. Там он живет в ауле Кенже. Путевкой его премировали-за то, что он вырастил для Красной кавалерии коней. Еще у нас есть Мамлакат Нахангова. Да-да, та самая, которая научилась собирать в Таджикистане хлопок двумя руками и перегнала всех взрослых! Мамлакат спит рядом со мной, мы с ней в одном отряде, хотя она младше меня. Сегодня я видела орден Ленина, которым Мамлакат наградили в Кремле...» И еще, наверное, многое рассказала бы про свой лагерь Гуля — и о том, какие ребята отдыха-ют в Артеке, и как все вместе они смотрели недавно фильм «Дочь партизана», и как сдала она нормы на значок БГТО, — но тут из парка вновь раздалось нетерпеливое: — Гу-ля! Пришлось оставить письмо недописанным. «Вечером допишу», — решила Гуля и выбежала в парк. Лишь перед линейкой, после долгого, наполненного многими интересными делами дня Гуля снова открыла тетрадь на той странице, где было начато письмо. «...Хотя наш лагерь называется «Артек», но мы все зовем его Пионероград. Правда, так интереснее? И даже песню сочинили: Звенит наш лагерь песнею. Шагайте дружно в ряд. Нет города чудеснее, Чем Пионероград! В пути своем стремительном Расти, расти, отряд. Врагам отпор решительный Даешь, Пионероград! Посылаю свою .фотографию. На ней я снялась вместе с Мамлакат и Барасби. Здорово я в лагере потолстела? Написала бы еще, но надо бежать на линейку». Гуля поставила точку, вырвала из тетради исписанный лист и спрятала его в конверт. А затем, перепрыгивая сразу через две ступеньки, слетела по лесенке веранды в парк, где призывно трубил горн, а под кипарисами уже строился отряд. «ГОРДОСТЬ БЫТЬ КОМСОМОЛКОЙ...» «Поздравь меня, папулька, — у меня большая радость. Меня приняли в комсомол! Осталось только побывать в райкоме. Из нашего 8-го «Б» класса приняли пять человек. Волновались ужасно...» Письмо написано 1 февраля 1939 года. А спустя несколько дней Гуля была приглашена на заседание Ленинского бюро райкома ВЛКСМ города Киева, Встретили ее в райкоме очень просто. Словно не руководители районной комсомольской организации сид |